Новости
 
 





 
2022-05-23

Обзор поэтических подборок журнала «Зинзивер», № 3, 2022


…Мера санкт-петербургского поэта Михаила Кузьмина – краткая сила верлибра, всегда насыщенного специфическим, зеркальным отражением яви, часто данной в метафизическом изломе:

Первая встреча
с двойником
может пройти
незамеченной.
Вторая, третья,
четвертая... —
тоже.
Когда мы наконец-то
замечаем двойника,
то сделать уже
ничего нельзя:
он гораздо сильнее нас.

Тема двойника – чрезвычайно интересна; словно тень Фихте (с коренным вопросом его философии Я и не-Я ) возникает, и доктор Хайд с укоризной глядит на Джекила.
Метафизические бездны часто освещаются Кузьминым и на житейском, почти бытовом уровне, которого, если посмотреть в корень бытия, и нет в реальности:

Вы купили картину?
Теперь у нее

начнется
ваша жизнь!

«Музей суфлерских будок» развернет на сцене журнала «Зинзивер», № 3, 2022, представление, в чем-то отсылающее к Беккету и Ионеско, но тень абсурдова крыла так часто ложится на жизнь нашу, что воспринимается повествовательный верлибр Кузьмина логично:

Итак, мы в музее.
Залезаем
в суфлерскую будку,
которая нам приглянулась.
Устраиваемся поудобнее.
И в течение двух-трех часов
подсказываем
или просто выкрикиваем
слова из пьес разных авторов.

А, может быть, и  отблеск «Человека-ящика» Кобо Абэ проявляется внезапно в структуре русского стиха, когда читаешь стихи Кузьмина?
Стихи Евгения Сливкина, исполненные в классической манере, раскрывают космос мировосприятия через соприкосновения с деталями мира, сквозь которые нередко просвечивает человеческая трагедия.

Говорила она: — Ну и гад же ты!
Отвечал что-то резкое «гад».
В обиход не вошли еще гаджеты —
в коридоре стоял аппарат.

Прямо в мякоть души ему врезалась
разговора каленая нить…
Телефонная трубка повесилась,
он не знал, как ее хоронить.

Выпуклые, с хорошим, таинственным, стеклянным блеском стихи тянутся красивыми кувшинками к солнцу духа, сияющему так высоко, что подлинности высоты и не представить…
Евгений Лесин трактует действительность под ироническим углом:

Травка зеленеет
Солнышко блестит
Слава президенту
Слава ЖКХ

Ни один чиновник
Взяток не берет
Как похорошела
Милая Москва

Прелестно, правда?
Особенно, если учесть, что ни одна утопия никогда не превращалась в явь…
Портрет современности, рисуемый Лесиным, нелицеприятен, но, увы, правдив: не поспоришь:

И в метро, и в трамвайных вагонах
Люди, словно им дали приказ,
Что-то ищут в своих телефонах.
Что-то нужное прямо сейчас.
Что-то важное, лавка открыта,
Повсеместно базарные дни.
Дружно свиньи уткнулись в корыта
Телефонов и прочей фигни.

Психологический крах человечества злобно скалится за жесткими, якобы ироническими строчками…
Евгений Волков – блистательно смешивая миф и мир – предлагает поэтические сияния столь же напряженные, сколь и… легкие в исполнении, ажурные:

в заповедной стране где со мною сурок —

посещает астрал и психолога
оживают железные звери дорог
и шпионы пришедшие с холода

и войны барабан различаем вполне —
и знамена былые подобраны

где подолгу гуляют при полной луне
доберманы и мэны не добрые

И жаргонизмы органичны у этого поэта, и сурок, вырвавшийся из старинной песни.
Стиль Евгения Волкова характерен, поэтический язык узнаваем – верные свидетельства подлинности дара.

Любовь Берзина ищет возможность ухода от реальности – повседневность претит избыточной «бытовизной» и отсутствием тонкости, апоэтичностью и стяжательством:

Уйду туда, где нету люда,
На остров брошенной земли,
Туда, где навсегда забуду,
Что годы лучшие прошли.

Где я считать не буду числа,
Не буду в зеркало смотреть,
Ведь думать не имеет смысла,
Что вдруг придется умереть.

Элегический лад стиха возвышен, и внешняя простота таит бездны душевной работы поэта, отливающиеся в строки живописные, тонкие, нежные…
Тревога, прорывающаяся в стихи, обоснована, время накалено:

Вдали ударил гром,
Дрожат икон оклады,
И молний яркий свет
Блеснул со стороны.
Деревья на юру
Застыли, как солдаты,
И наполняет их
Предчувствие войны.

Мешая различные факты и формулы жизни, Берзина создает свой мир, трепещущий волшебными флажками и отсвечивающий разными оттенками возможных переживаний-ощущений.
Юная Полина Городецкая нашла свою авторскую тропу, стихи ее вспыхивают яркими кадрами поэтической яви:, зажигаются огнями в ночи:

Пирамиды крыш.
Красный огонек на вышке.
Темнота.
Ты еще не спишь? —
Вот-вот придет и спросит мама.
Я всегда ей отвечаю тупо: да.
Вы помните, Вы все, конечно, помните…
Смешались строчки будто в видео-нарезку.
Хожу туда-сюда по комнате
И поправляю занавеску.

Быт и повседневная мистика бытия совмещаются в алхимическом сосуде поэта, словно давая новую субстанцию.
… Современность как она есть видна в поэтическом пространстве Андрея Торопова:

Начинают желтеть березы,
В миллиардный раз поспевают.
По-банальному, словно роза,
Поезд мой вперед уезжает.

Оставляет не свинопункты,
Покидает другое время.
Наше прошлое — тело в грунте —
Пожирает поганый гремлин.

Предлагая интересные словесные комбинации, поэт словно ищет разгадку мира (которой нет), но энергия поиска вполне может одарить поэтическими созвучиями…
Ярок калейдоскоп стихов Евгения Степанова, точных, как хирургический надрез, мудрых, как соль Екклесиаста. Это метафизический свод поэзии:

Плутарх пишет строки «Моралий». Пусть пишет мудрейший Плутарх.
Монарх управляет. Регалий достоин хороший монарх.

Актер лицедействует, воин воюет, шпионит шпион.
И каждый награды достоин, ведь делает то, что должон.

Но если актер стал главкомом, монарха рука нетверда,
Пойдет все по очень знакомым сценариям. И не туда.

Полынная горечь иронии поэта связана с опытом повседневности, прожитыми гирляндами лет.
Лирический герой Евгения Степанова пытается построить нечто чудесное на земле.
Общество-рай.
Золотой век…
Не получается.
Но поэт, точно определяющий единственное верное дело, знает секрет подлинности жизни:

И все кричат «ура»
И «наше дело правое».
И вот опять с утра
Гремят бои кровавые.

Беда стучит в окно,
Коварная и злючая.
А дело лишь одно:
Жить, никого не мучая.

Жаль, дело сие так трудно выполнимо, что остается уповать только на провиденциальные силы.
…Трагедия ранней смерти – но и тепло, будто связанное с точным знанием о вечности жизни – исходит от стихотворения, посвященного светлой памяти Эмиля Сокольского:

Эмиль любил стихи; поэты,
Его вниманьем обогреты,
Росли, оттачивали стиль.
Был дельным критиком Эмиль.

Такая странная планида:
Эмиль последствия ковида
Мне помогал преодолеть.
Давал советы, книги, снедь.

А сам ушел…

Что ж, соприкасаясь с разнообразным и насыщенным миром поэзии, хочется верить, что так оно и есть: жизнь вечная; и песни «Зинзивера», выпорхнувшего скорее из волшебного короба Велимира Хлебникова, нежели из натуральных просторов, очередным номером укрепляют в подобной вере.

Александр БАЛТИН


 



главная:: о компании:: услуги:: веб-дизайн:: издательство:: PR:: портфолио:: контакты:: магазин:: о нас пишут:: подписка и распространение:: форум