О нас пишут

 
 





 
«Книжное обозрение», № 24 (2348), 2012 г. (Владимир Коркунов)

Писатель Александр Файн и новая форма рассказа

Современная русская проза переживает очередной виток развития. Спал ажиотаж вседозволенности, сократились тиражи и – как следствие – аудитория читателей. Завершён определённый цикл. Новая проза не может быть такой, какой была несколько лет назад. Законами рынка скованы детективы/любовные романы/фантастика, из литературы создаётся продукт. Но продукт – даже трижды талантливый и качественный – не двигатель прогресса, он настроен на результат, на максимальное соответствие ожиданиям аудитории. Он – нужен. Но нужна и новая литература, освободившаяся от свобод времени, от анекдотичности, от иллюзии постмодернизма.
Одним из перспективных путей развития рассказа мне видится рассказ-судьба, предложенный Александром Файном, чья книга «Среди людей» попала в уходящем году в лонг-лист «Большой книги». Почему, собственно, рассказ? Вопрос не праздный, поскольку растущий – стремительно – поток информации инициирует скорость во многих жизненных процессах; удивительнее, отчего роман остаётся доминирующей формой. Отсутствие новеллистов, склонных к минимализму (во всяком случае – массового явления), определённым способом сокращает и читательскую аудиторию. Не потому ли читатель с опаской берётся за «толстую книгу», резонно опасаясь погрязнуть в хитросплетениях очередной семейной саги или интеллектуального романа? Или предпочитает лёгкое чтиво, проглатываемое на ходу?
Динамика жизни предполагает динамику чтения (но, не творчества!). Проза Александра Файна отвечает тенденциям времени. В книге есть и повести, и два драматических произведения, но хотелось бы заострить внимание именно на рассказах, на творческом методе, предлагаемом необычным писателем Александром Файном.
Необычным – хотя бы потому, что за перо он взялся в солидном возрасте – на восьмом десятке. И задался целью написать не мемуары (мемуары – двоякий жанр, в котором автор в любой ситуации оправдывает свои поступки), а сказать новое слово в литературе.
Дерзко.
Но возможно – особенно в эпоху перемен, в эру литературного безвременья. Да и сама книга «Среди людей» при всей жёсткости текста (герои – люди трудной судьбы, постоянно находящиеся перед нелёгким моральным выбором) – гимн человечности, попытка сосредоточить в человеке то человеческое, что выпрастывает из-под него век. Век-волкодав (сменяемый, увы, веком-интернетом).
Детство писателя прошло на Колыме. Много пик сломано, много сюжетов пересказано — от слегка циничного довлатовского, до шаламовского, солженицынского и т.д. Взгляд Файна (естественно, он не мог пойти тем путём, что проложен до него) — не на ситуацию, в которой оказались люди, а на людей, которые оказались в определённой ситуации. Взгляд психолога. Взгляд, при котором нет однозначно отрицательных или положительных героев. Вот и – стереотипно мерзавец, начальник лагеря – отпускает Дарью, заключённую-полюбовницу, со словами: «Иди к людям, не то сгинешь шалавой» («Не оступись, доченька!»). Он оберегает её как может, жалеет, на сколько способно шершавое лагерное сердце. Он – человек, брошенный в жернова истории. Оправдание ли это? Семён Липкин как-то сказал об Александре Фадееве: «…и предсмертная речь (возможно, имелся в виду его предсмертный звонок сестре, и слова писателя: «Они думают, что я могу что-то сделать, а я ничего не могу» - В.К.), и самоубийство Фадеева суть выражение доброго начала в этом человеке, осуждённого стать жестоким. Его самоубийство не грех перед Богом, а желание искупить смертью свои грехи».
Осуждённого стать жестоким.
Это ключевые слова и – возможно! – их можно применить к целому ряду условно отрицательных персонажей Файна. Потому что они человечны в своей жестокости. Дарья, готовясь прыгнуть под поезд, в первую очередь задумывается о машинисте: чтобы не осудили невиновного, не поломали жизнь (при этом, правда, позабыв о душевной травме).
На без малого двадцати страницах – жизнь человека от рождения («уроженка певучих донских степей») до нелепого возвращения в стан своих в годы войны, когда линия фронта разделила военное прошлое и лагерное будущее и, наконец, до жизни после
Забота о будущем дочери «молодым оно нужнее» - цель жизни бывшей заключённой; дочь – продолжение Дарьиной не сложившейся жизни. Она уходит, чтобы не мешать, не тащить прошлое и болезни; открывает дорогу вперёд с одним-единственным советом: «Не оступись, доченька!». Эта особенность: человечность вопреки всему, - отличительная в прозе Александра Файна. Перед нами – судьба человека; мы застаём его на том или ином этапе пути, как правило, ключевом, преломляющемся.
Вот и Николай Иванович («Зять Николай Иванович»), пустоборёх, спорый на язык, а не на дело, столкнувшись с реальной проблемой, тут же сник, - король оказался голым! Дутое величие пало к ногам и – самое страшное – сам для себя зять в одночасье осознаёт, что он – никто. Падение с самопровозглашённой вершины оказалось куда жесточе трезвого взгляда на изначально жестокую жизнь.
Александр Файн уверен, что в рассказе историческое начало должно быть соединено с человеческим. Метод, конечно, не нов. Ново отношение прозаика, выстраивающего рассказы по схожему принципу – эпизод «из настоящего» предваряет погружение в прошлое с последующим возвратом ко времени действия. Таким образом, создаётся понимание, как, из-за чего и почему протагонист стал тем, кем он стал.
Быть может, именно нежданная человечность начлага не дала умереть человеческому и в Дарье? Или, может быть, верность, святой закон дружбы не дал переступить запретную черту Александру (Шуре), герою рассказа «Часы идут»? Школьниками Шура и Дод, товарищи-однокашники, влюбляются в Нину. Но Шура… на полшага отстаёт от товарища. Тут и золотая медаль против серебряной и успехи в спорте… А девушка явно благоволит «более слабому».
Но так быть не должно! Как можно за спиной у друга отнять самое дорогое?! Только в честном поединке; благородно, по-мужски. Шура исступлённо тренируется, на горизонте маячит поездка в Софию, звание мастера спорта… Арест «банды заговорщиков-врачей» ставит крест на успешной спортивной карьере. Пресловутый еврейский вопрос лишает и грядущего звания, и возможности поступить в желанный вуз, и…
Годы спустя старые товарищи встретились. Нины уже нет в живых, но старые раны кровоточат. Исповедь Дода (а он-то знал, кого на самом деле любила его избранница), прощение Шуры – это всё-таки из прошлого. А в настоящем новый – последний? – друг: будильник Вася, отмеряющий время и жизнь, который не променяет и не предаст. Это тоже метафора. Одушевление бездушного («бездушного?) предмета на фоне теряющих духовность людей.
Рассказ-судьба – найденная ниша для Файна-литератора, не только объединение художественного и жизненного (о чём уже сказано), но и – случаи, входящие в парадигму судьбы. Она извивается, преломляется в ключевых точках, остаётся цельной только в пределах изменения мировоззрения персонажа; полученный опыт отражается и на поступках, и на мотивах, и даже на речи. Работа над «голосом» персонажей ведётся Александром Файном скрупулёзно. Это в традиции русской литературы.
Но Файн заботится не только о естественности говора, его цель – чтобы персонажи разных социальных групп (да и внутри них) разговаривали инаково. На небольшом пространстве рассказа это проследить не так просто, потому для примера воспользуемся одной из повестей – «Прости, моё красно солнышко». Мало того, что представители разных поколений и городов (Киев – Москва) говорят своеобычно, «голос» становится психологическим инструментом. Но не продекларированным (как то нередко бывает в средней по уровню прозе), а подтверждаемым поступками. Скажем, с Наталией заглавный герой ведёт себя не только как умудрённый опытом любовник, а защитник, отец; с Ириной – получает возможность поговорить о давней страсти – музыке, и практически явственно ощущается, как загораются глаза и т.д. «Речевой портрет» - признак хорошей прозы, особенно, когда в особинках речь кроется характер и, что главнее, образ. Как, скажем, тёщи («Зять Николай Иванович») с её неповторимым народным говором, но не общенародным, а индивидуальным, тёщиным.
«Голос», поведение, накопленный опыт – выходцы из судьбы. В рассказе «Медаль» автор задачника по физике Фёдор представлен к медали. Но чтобы получить её необходимо обойти сотни однотипных кабинетов, вновь и вновь удлиняя маршрут, окончательно заплутать в бюрократической махине, схлопотать инфаркт… лишь для того, чтобы получить скупой ответ: время упущено, медали не будет. Но в какой-то момент не он ощущается главным персонажем, а его непосредственный начальник, Станислав Сташевский, человек с обострённым чувством справедливости, повидавший в забоях немало «враждебной» интеллигенции. Людей достойных, выплюнутых страной на обочину и растоптанных там.
И потому, видя, как рушится жизнь подчинённого (медаль также становится метафорой – недостижимой, но прекрасной целью), он обещает приложить максимум усилий, чтобы справедливость восторжествовала. Это ключевое слово – справедливость. И веришь Сташевскому не только на слово; слёзы его – воспоминания о безвременно сгинувшей Марийке, да и всех неправедно обиженных дают понять – он сдержит слово. Расшибётся, а добудет Фёдору медаль.
Ключевая задача, которую ставит перед собой писатель – показать историю страны в судьбах людей. Не историю шальных девяностых и новой идеологии 2000-х, а тех предвоенных и послевоенных лет, о которых он знает не понаслышке, которые впитал, а после поместил на страницы книги, заселив своими же персонажами.
Эпоха оживает, а потому и название книги «Среди людей» оправдывает самоё себя. Образы отходят на второй план; в этой прозе больше жизни, чем образов. Что говорить, жизнь – самый яркий образ, порой не броский, но поди раскуси её! Трагедия генерала («Дуська») в том, что он не смог до конца принять современный мир и уклад жизни. В памяти – борьба за кусок хлеба, цель – выживание. В настоящем – должность советника в ЗАО. Борьба за идею завершилась схваткой за ресурсы (электрификация обернулась монетизацией), к которой он не то, что не был готов, - душа не принимает.
Перед выбором (принятия/не принятия) встаёт и герой рассказа «Решение» Николай. Этот рассказ – переработка повести «Прости, моё красно солнышко», только герой, благодаря нескольким штрихам, из скорее слабого становится скорее сильным. В «Красном солнышке» непринятое решение (протагонист отпустил любимую женщину) повлекло за собой череду печальных последствий, в «Решении» он же, подавляя эго, предлагает избраннице руку и сердце. В рамках нашей статьи не столь важно, что описаны разные любовные истории (в данном случае это, скорее, фон), гораздо интереснее проследить за последствиями принятых/не принятых решений. Действие, которое персонаж принимает в прошлом, неизбежно отражается в будущем. И пускай «резонанс» в «Решении» неизвестен, важен сам факт морального взросления персонажа, способного на решение и на последующую ответственность. Эта бисюжетная развилка показывает и дискретность наших поступков, когда порой хочется отмотать назад, да уже нельзя, а заветной клавиши save/load под рукой нет. Так и в прозе Файна – человек «здесь и сейчас» может быть и хорошим, и плохим – как того требует сюжет. Но однозначность – не свойство героя, с течением времени он меняется (человек – и слабый, и сильный одновременно!), и поведение его зависит скорее от ситуации. Разве что опыт накапливается.
Отличительная особенность – проникновение в живую (обязательно дискретную!) психологию героев – помогает сделать их живыми, трёхмерными, более правдоподобными. Отчасти это следствие тисков времени, о чём мы уже говорили. С другой стороны, - естественное приспособление человека и его естественное же неприятие подонковости. Действие повести «Мальчики с Колымы» происходит на фоне страшных для страны событий. Но показаны они глазами ребёнка, для которого Колыма – родина, а 30-е годы – детство. Он не умеет анализировать, не разбирается в большой политике. Он живёт в своей среде, где рамки добра и зла другие, нежели у взрослых, и страшный образ Колымы представляется естественно-привычным. Но от этого взгляда берёт оторопь.



*   *   *

Перечисленное – эпизоды жизни страны, показанные Александром Файном и поделённые на несколько рассказов-отрезков, рассказов-судеб. Полагаю, малая популярность рассказов – явление временное. Отбор искусственный заменится отбором естественным, и рассказ завоюет утерянную нишу. Поможет ему в этом, в том числе и Александр Файн, удачно совместивший «монументальность» с минимализмом. Ещё одно соединение – истории и детали. Множество мелкой моторики приходится здесь как нельзя кстати. Жизнь Рафаэля Огалкина («На пенсии») складывается из множества эпизодов-деталей, характеризующих наше недавнее прошлое. В условиях духовной несвободы творческому человеку приходится ставить достижимые цели, требующие, однако, предельной мобилизации и трудолюбия. Сделать выбор само по себе не просто (особенно, когда не до конца уверен в себе), но Огалкин рискнул:
«Спустя год после окончания училища Рафаэль стал солистом Пермского театра оперы и балета, а на гастролях в Москве его увидели и предложили место в труппе Первого Театра Страны. Еще во время учебы между Рафаэлем и однокурсницей-красавицей Людмилой сложились взрослые отношения. Когда они оказались в одной труппе, молодые артисты, не сомневаясь, понесли заявление в ЗАГС.
Не одну ночь молодожены обсуждали полученное Рафаэлем предложение. Принять его и ехать одному — конец любви и семье, принять и ехать вдвоем — конец карьере Людмилы, отказаться — не использовать шанс, который дается не каждому и то раз в жизни».
Выбор в пользу карьеры взамен семьи – суть честолюбия, которое подпитывается успехом. Цель – звание заслуженного. Но на пути развилка: или переход в стукачи, и тогда вот оно, заветное, или прозябание на вторых ролях. К счастью (или к сожалению, кто сейчас разберёт), Огалкин-старший, убеждённый ленинец, не терпел непорядочности и лжи. Это качество было унаследовано и Рафаэлем. Как следствие, Огалкин лишился перспектив на звание, да и карьера/жизнь пошли на спад.
Таким образом, человеческое и эгоистичное в очередной раз стали взаимоисключающими качествами. Рассказ о человеке трансформировался в рассказ о стране и людях, в ней живущих. О тех, кто честно шёл вслед за «светлой мечтой» и тех, что предавал родину каждым новым обманом (как это похоже на наше настоящее!). Лишившись заветной цели, Рафаэль не то, что пошёл по наклонной, - потерял внутренний стержень; ему стало не за что бороться. Рассказ Файна много глубже судьбы отдельно взятого человека, он о том, что стало со всеми нами и как мы к этому пришли.
Не только мы. Время новых рассказов – новой прозы – пришло. Неизвестно, утвердится ли форма, предложенная Александром Файном, и многих ли найдёт последователей (полагаю, что найдёт), но то, что требования к рассказу будут видоизменяться – совершенно точно. Сравнение с газетными публикациями уместно. Если раньше человек мог себе позволить вникать в многостраничную аналитику, теперь это прерогатива узкого круга профессионалов; читатель сосредотачивается на заголовках, максимум – лидах, погрязает в многомерной инфографике, интересуется больше фотоиллюстрациями, нежели текстом. Налицо сжимающиеся рамки информационного повода (при расширяющемся информационном потоке), и мерилом таланта журналиста становятся не стиль и аналитическая база, а способность привлечь, увлечь и не отпустить. На максимально сжатом пространстве.
Аналогичные процессы происходят и в литературе. Книга – это товар, и невозможно продать даже трижды талантливую вещь, если она не заинтересует читателя, если он не возьмёт её в руки (не отложит через несколько страниц).
Можно апеллировать к снижению планки, к падению читательского интереса, но законы рынка никто не отменял – гениальная идея окажется непознанной и непринятой, если с ней никто не ознакомится.
Что говорить, если эпистолярный жанр, востребованный ещё десять лет назад, ушёл практически безвозвратно. Раньше писали письма, теперь – смс. Разговоры о коллизиях жизни, личных проблемах, занимавшие некогда десяток рукописных страниц трансформируются в десяток слов. Налицо кризис живого общения. И, как следствие, восприятия информации.
Кризис или – новый виток развития?
Как бы то ни было, все эти процессы предопределяют неизбежность литературной трансформации, формирования нового языка (об этом ещё в 2002 году говорила Марина Кудимова в интервью Татьяна Бек) и – жанровой системы.
Рассказ-судьба – не новая форма романа, это метод (нахождение в прошлом причин-мотивов нынешних поступков; судьба страны на фоне судьбы одного-единственного человека). И он явно глубже многочисленных рассказов-однодневок, рассказов-анекдотов, в изобилии расплодившихся в Интернете да и в печатных СМИ. Естественно, что рассказ изначально не предполагал той глубины, где трансформируются образы персонажей, где происходит реальное, а не декларативное их развитие. В условиях ускорения информационных потоков, это становится возможным. Необходимым ли? Проза Файна имеет своеобычное послевкусие, соединяя три необходимые составляющие – стиль, содержание и новизну. Судьба редко балует нежданными подарками, скорее – через преодоление мыслимых и немыслимых преград. Особенно в XX веке. Особенно в нашей стране. Рассказ-судьба невозможен без деталей, которые дают точное представление о профессии, социальной среде и эпохе – характеризуют исторический момент с самых разных сторон.
Рассказы Файна именно такие. Рассказы-судьбы. Печальные, но поучительные. Опыт, как известно, самый лучший наставник. Жаль, что он слишком дорого берёт за уроки.

Владимир КОРКУНОВ
«Книжное обозрение», № 24 (2348), 2012 г.
 



главная:: о компании:: услуги:: веб-дизайн:: издательство:: PR:: портфолио:: контакты:: магазин:: о нас пишут:: подписка и распространение:: форум